Помнится давным-давно, еще когда Путина называли «молодой президент», довелось мне немного поработать над информационным обслуживанием съезда общественного движения «Сибирский народный собор». По сути, это был ряд конференций на различные социально-политические темы — от терроризма до театра. И почти на каждой секции постоянно всплывала рефреном одна и та же мысль: вот мы тут говорим, умничаем, беспокоимся, а стране вообще пофиг на это. Например, захотели бородатые дяденьки провезти с Кавказа в Москву грузовик со взрывчаткой и оружием — и провезли, устроили теракт. И всем, кто мог и должен был им помешать, было пофиг, что и куда они везут.

И задавалось сакраментальное «почему?» и «как быть?»

Когда попросили высказаться «наших представителей прессы», я сообщил собравшимся следующие свои мысли. Реальная общественная активность в России имитируется. Российское общество похоже на труп из дурной американской комедии, где кто-то дергает за веревочки, привязанные к мертвому телу, и оно шевелится, как будто живое. Но рано или поздно кто-то понимает, что перед ним лишь труп. Как это поняли те боевики, что не сомневались в возможности привезти массовый теракт в любую точку страны. Российский общественный мертвец не помешает, не увидит, не скажет никому. И было ой как символично, что по российским городам на митинги протеста против теракта в Норд-Осте свозили народ автобусами по разнарядке с больших предприятий…

И главная мысль у меня была — что будут и другие люди. Молодые люди. Молодость в этом контексте очень важное качество. Которые захотят проверить и убедиться лично — так ли все мертво в стране, как кажется. Ну, важно же знать тому, кто только начинает жить — мертвецы кругом или их все-таки можно разбудить, можно до них достучаться? И проверять это будут, нажимая бесцеремонно на самые болезненные общественные точки.

Будут прижигать железом и смотреть — дергается ли, кричит ли? Кричит? Хорошо. Живой.

И чем больше проходит времени, тем больше я вижу таких проверок. Чаще всего тупых, варварских, на уровне выламывания стране пальцев и сажания на угли. Приморские партизаны, кавказские моджахеды, сознательно издевательские выставки «нового искусства», оргии в музеях и танцы в храмах — это все попытки больнее ткнуть и увидеть реакцию. Ну, должна же быть реакция, если так сильно тыкать, да если с гексогеном, да с автоматом, да со святыми именами из-под пресловутых балаклав. И иногда, очень редко, реакция бывает. Причем, корчить общество начинает совсем не от того, что казалось больным. Взрывают людей на Кавказе, в Казани, в Москве — не больно обществу. Публичные оргии — нет, не больно. Топором иконы рубить, охотиться с битами на нерусских людей, книги на площадях горой жечь — только, вроде, зудит слегка или просто кажется. Эти части народного тела уже поразил некроз. Чувствительность утрачена. Вонь идет.

И тут вдруг, ткнули в то, что давно и по умолчанию объявлено мертвым. Во власть — светскую и церковную. И пробрало! Пробило так, что зубы скрипят у страны уж который месяц. Так что руки трясутся и кулаки чешутся. Так значит, вот еще что живо в России-то! Не общество, нет, но — власть!

Они потому и радостные такие в том аквариуме стояли — эти тупые девки из Pussy Riot. Получилось же!

И последователи у них такие же. Вот в июне в Иркутске два студента разрисовали свастиками синагогу и соборную мечеть. Спрашивают: зачем? Отвечают: хотели посмотреть на реакцию народа. Где реакция народа? Нет её! Пациент не подал признаков жизни. А следующие снова ткнут во власть — светскую ли, церковную, какая разница. И реакция снова будет.

Выводы из этого можно делать парадоксальные — неутешительно-оптимистические. Во-первых, раз обратная связь появилась, значит, подобные болевые действия в отношении власти будут продолжаться, учащаться и нарастать. Во-вторых, не все еще умерло в России. Да, получается некрасиво. Дети ткнули бабушку-страну веточкой в мертвый, как им казалось, глаз, а бабка двинула им клюкой по голове, обгадилась и хрипит что-то пьяно-матерное. Ужасно выглядит, но доктор был бы рад. Матерится, дерется, блюет — жива старуха-Русь! Глядишь, и оклемается.

Андрей Юрич