Сердце Горной Шории – среднее течение Мрассу, одной из составляющих Большой Томи. Здесь в Мрассу впадает Анзас – небольшая чистая речка. Рядом ещё два небольших посёлка – Верхний Анзас и, на другом берегу, – За-Мрасс. По правому берегу – Ближний Кезек и Дальний Кезек. Вниз по течению – Суета, Парушка, Челей, Усть-Ортон. Вверх – Чазы-Бук.

Усть-Анзас для них – центр, здесь сельсовет, вертолётная площадка, телефонная рация, а с другого берега из Таштагола, районного центра, подходит дорога. Пока грунтовая.

Напротив Усть-Анзаса – гора Айган. «Девятиголовый Айган», у него девять вершин. Святая гора. О ней раньше пели «кайчи» – тутошние гомеры и скальды. Сейчас пишет шорская русскоязычная поэтесса Таяна Тудегешева.

Одно из старейших поселений в Кубассе. Возможно, старейшее. Или, что вернее, – древнейшее. Потому что шорцы жили здесь всегда.

Конечно, я не профессиональный историк, но много всяких сведений собрал об аборигенных народах Кузбасса. Что знаю, тем поделюсь.

Шорские предки – самодийцы и угры. Позже к ним примешались кровь и язык тюркских племён. Некоторые лингвисты уверяют, впрочем, что и тюркская нация и тюркские языки тут, в Шории и зачинались.

Считается, что собственно шорская национальность сформировалась в шестом-девятом веках. Как, кстати говоря, и Русь. Но если считать от самодийцев и угров, то, конечно, шорцы на несколько веков старше.

Впрочем, как говорят историки и этнографы, и у русских немало от угорских племён. И от тюркских – рядом с ними жили.

Древние шорцы были оседлы и самодостаточны. Русские, пришедшие сюда в восемнадцатом веке, оценили ремесленные умения местных жителей, умевших плавить и обрабатывать железо. Ножи и кольчуги, изготовленные «кузнецкими татарами» (так назвали пришельцы этот тюркоязычный народ), высоко ценились у казаков и дорого стоили.

Кстати сказать, русские вернули должок сполна, научив шорцев плотницкому делу. Ранешние их юрты ладились из жердей и глины. Плотники-староверы, переселившиеся в здешние места с европейских северов, научили местных рубить избы и хозяйственные постройки. По сей день в ходу старые приёмы старорусской деревянной архитектуры. Например, стропила-«курицы» из берёзы: ствол и корневое утолщение, на котором держится тёс.

Сами себя «кузнецкие татары» звали «татар-кижи», пока этнограф Василий Радлов не предложил этноним «шор» – по названию одного из крупных местных родов-сеоков. Все с этим согласились и вот появились шорцы.

Или «шор-кижи». «Кижи» значит – люди.

А с течением времени на карте возникла и Горная Шория, как часть Кузбасса и Сибири. Конечно, присутствие шорцев русские всегда ощущали. Причём относились к ним с уважением. Когда казаки поставили на устье реки Кондомы крепость, то назвали её Кузнецкой – в честь умельцев железного дела. Кольчуги из шорского железа были у казаков модой – как нынче одёжа от Диора или Гуччи.

В семнадцатом веке целый сибирский округ получил название – Кузнецкий. По сей день в региональном имени присутствуют шорские кузнецы – словосокращение Кузбасс, или Кузнецкий каменноугольный бассейн, официальный синоним Кемеровской области.

Вот уже вторую сотню лет работают в регионе сталеплавильные заводы – на местной руде. А если считать с шорских железоделателей, то, может быть, и несколько тысяч лет.

Через Горную Шорию в древние времена шли караванные  тропы – часть большого евразийского моста. Разные народы кочевали с юга на север и с востока на запад, оставляя после себя разнообразные свидетельства – археологические и топонимические. Вот, к примеру, течёт с Абаканского хребта малая речка Кубансу и впадает в Мрассу. Вам в названии ничего знакомого не слышится? Помилуйте, это ж однофамилица Кубани, получившей своё имя от куманов, их ещё называли половцами! Кубансу стала будущим половцам временным пристанищем в их большом кочевьи на Северный Кавказ через половину Земли.

Или старое мрасское имя вспомним, река называлась Сибирган. Ну, «ган» или «кан»  так и переводится – река. Что в остатке? «Сибир» – так звали народ, живший в низовьях это реки. Что-то знакомое, не правда ли?

Народы приходили и уходили. А шорцы оставались. Такая привязанность к родной земле, думаю, достойна уважения.

…Кто не слышал о Горной Шории? Кто там не бывал? Тем, кто не слышал, – удивляюсь. Тем, кто не бывал – завидую, потому что ещё будут…

Одно время мелькала у верховной власти «на Москве» мысль об учреждении особой – Ойротской – республики, чтобы соседствующие народы – алтайцы, хакасы и шорцы – объединились между собой. Но объединения такого не случилось. Думаю, это потому, что горы, в которых живут шорцы – особые горы, никак не похожие на соседний Алтай или Саяны.

Эти горы невысокие, траченные временем. Не чета Белухе или Саянским пикам – самые большие едва высовываются за границу леса своими округлыми щебнистыми «пупырями». Повторяю: эти горы старые. Вся Шория, если вдуматься, не столько горный, сколько таёжный край. Лес кормит шорца: кедровым орехом, корешками сараны и кандыка, колбой-черемшой, мясом зверя, мёдом, рыбой, ягодой. Лес даёт строительный материал для жилищ и тепло для очагов. Из древесного луба в старину ухитрялись ткать холсты. А из тополей-осокорей делали лёгкие лодки-долблёнки. Лесные опушки и вырубки суть пашенные и сенокосные угодья.

Другое название здешней тайги – «чернь». Потому что основное дерево тут – тёмнохвойная влаголюбивая пихта. Златобокая сосна живёт лишь в низовьях главных здешних рек – Кондомы и Мрассу. А каждой от истока до устья вёрст по триста. Много берёзы. Особо любимы кедровники. На вырубках первой поднимается осина. Вдоль берегов растёт осокорь. Подлесок – это ольха, черёмуха, калина с рябиной. По скалам вдоль рек кусты красной и чёрной смородины и малины. Ближе к вершинам гольцов – сплошные заросли черники.

В Шории много рек и ручьёв – горы вроде низкие, но за них любая туча цепляется и эти места зимой в трёхметровой толщины снегах, а летом нередки затяжные дожди. Тайга (как её ни рубили, а жива) хранит влагу и отдаёт её в виде текучей воды. Горы изобилуют карстовыми воронками, иной раз диву даёшься: вот тёмный провал, ведущий в земное брюхо, эдакий свищ в горном массиве и где-то в бездонной глубине шумит поток. А спустишься вниз по склону – из скального разлома вдруг возникает ручей, пересекая тропу.

В Шории много пещер: Грандиозная, Кузбасская, Девичья. Одни из них уже исследованы спелеологами, другие ждут своего часа.

Про пещеры ходит множество легенд. Говорят, на Мрассу, между селениями Усть-Анзас и Чазы-Бук, на высоченной скальной стенке есть вход, его не всякий найдёт, но ежели найдёт и пойдёт по нему, то может дойти до вершины горы Патын – самой высокой шорской горы. Самой святой и страшной. Там живёт хозяин всех шорцев, верховное божество, выше некуда – Ульгень.

Наверное, Ульгень – прообраз сегодняшнего шорского «снежного человека», который то ли есть, то ли нет его, но которого все ищут и даже премия обещана за его поимку…

Некоторые ручьи и речки, начинающиеся в подземельях, с голубым оттенком – говорят, что из-за растворённого кальцита. А те, что прозрачны, имеют разный вкус – причиной тут, соображаю, различная степень минерализации.

Самая приятная вода, какую пил, чуть кисловатая, она из ручья или, точнее, из малой речки по имени Кезек. Ещё точнее – из родника, возникающего в горном разломе и питающего речку. Там на черёмуховом сучке всегда висит кружка, сделанная из консервной банки – пожалуйста, угощайся. Можно из кружки. А можно через трубочку из медвежьей пучки, иначе – борщевика, растущего тут в изобилии и поднимающегося за лето метра на три-четыре – вот такие травы растут в Шории, тут не только богатырь-борщевик, но тонкошеий простяга-колокольчик поднимается на уровень деревенской крыши. А листья бадана, которые ценятся за особо целебный чай, просто как слоновьи уши – знаю такое место, скрывшееся в скалах близ Усть-Анзаса.

Родник с самой вкусной на белом свете водой находится близ урочища Таз-Гол. Это если подняться от Усть-Анзаса вверх и перевалить гору. Там и будет очищенный от леса сенокос. Таз-Гол. В давнишние времена тут устраивались гуляния. Шаманы соревновались в глубине и зрелищности пророчеств. Родовые начальники «паштыки» сидели у костров и попивали абыртку (это род ячменной браги) или арак – напиток покрепче, проще сказать – самогон, шорцы давным-давно открыли тайну перегонного куба.

Бедняки и трезвенники довольствовались талканом (это убранный, обожённый и обмолоченный специальным способом, грубого помола, подсолённый ячмень, разведённый ключевой водой). А по куску общественного мяса доставалось всем – специально для каждого такого мероприятия закалывали лошадь. Вернее, не закалывали – лошадь надо было умертвить руками нескольких человек, не пролив ни капли крови. Такое было ритуальное требование.

В середине девятнадцатого века шорцы крестились. Занимался этим благим делом священник Василий Вербицкий. Каждое лето он поднимался из Кузедеева вверх по Кондоме. Потом переваливал в долину Мрассу и возвращался домой через Кузнецкий и Осиновский остроги.

Первый православный храм был поставлен в Усть-Анзасе. При этом Вербицкий принёс в Горную Шорию не только Божье слово, но и грамоту. Он автор первого шорского букваря и грамматики. Сам выучился языку, а потом  и крестников своих выучил.

Священник построил в Горной Шории несколько храмов, привлёк к служению в них молодых миссионеров из Бийска и семинаристов из новокрещёных шорцев. Настоятели новых церквей стали очень популярными людьми в «черни». Честность их была вне подозрений и им доверяли всё – деловые переговоры, покупку товаров, разрешение житейских споров. Шорские старшины «паштыки», уходя на многие зимние недели охотиться, оставляли на хранение у «батьки» волостные печати. При сделках с пришлыми купцами, пытавшимися, как это водилось в «рыночной экономике» с участием простодушных аборигенных народов, надуть свою клиентуру, старались заручиться присутствием священника – это было гарантией, что меха, кедровый орех или рыбу шорец продаст не в убыток. Что ему не подсунут какую-нибудь гниль вместо добротного сукна и доброго ружейного припаса. Что его не закабалят на многие годы хитрым долговым договором.

Правда, в атеистические времена с Православием распрощались. Вроде бы надо вернуться назад, к шаманизму. Но и этого не произошло. Впрочем, святой Николай-угодник почитается в Шории по-прежнему.

Но глубоко изучать этот народ стали только советские этнографы. Ленинградка Надежда Дыренкова ездила сюда записывать народные сказания. Её земляк Леонид Потапов изучал быт и обычаи. И, между прочим, учеником у него стал мой старый приятель Валерий Кимеев из Кемеровского университета, защитивший на изучении шорцев кандидатскую диссертацию.

Его монография «Шорцы. Кто они?» это по сути свод энциклопедических знаний о народе. Да не она одна, ещё было несколько «Шорских сборников» и многотомные «Шорские коллекции»…

Одно время Кимеев возил в Усть-Анзас студентов на этнографическую практику. Молодые этнографы разъезжались на попутных лодках по шорским поселениям и докучали расспросами. Понятно, иногда с попутной лодкой обратно, к экспедиционному котлу, не пофартит – на этот случай Кимеев обучил каждого студиозуса паре шорских фраз. В переводе они звучат так: «Здравствуйте. Я устал, хочу есть и спать».

Не было случая, чтоб не накормили и не уложили в постель. Такой это добролюбивый и сердечный народ.

Шорцы всегда были домоседами, они так и остались около своих родимых гор. Или точнее – родовых, потому что за каждым тутошним кланом числилась своя гора. И свой тотем. Один мой знакомый из рода «карга». Их, «черневых татар», живших в среднем течении реки Мрассу, иногда называли «каргинцами».

А ещё есть роды «челей», «калар», «кый» и, конечно, «шор». Что значат тотемные имена, сказать трудно. «Карга», знаю, означает «ворон». «Четибер» вроде бы роднится с медведем. «Шор» это такой рисунок на шаманском бубне – то ли вымерший зверь, то ли выдуманный узор. Значение других потерялось с годами.

Старики, разумеется, некоторые тонкости знают и между собой хихикают над странностям соседей, рассказывая про них что-то вроде анекдотов. К примеру, «у челеев земли нет, а если есть немного, то она хуже болота». Туго с землёй и у четиберов, «споривших о шкурах семи недобытых медведей». Кыйбыков соседский фольклор так заклеймил: «у таволги много корней, у кыйбыка – дочерей», – и это не шибко хорошо, потому что сыновья, известное дело, лучше. Или: «из деревьев худшее тополь, из людей – кереш».

Короче, как у нас, на кондовой Руси: «пермяк – солёные уши», «вятские – ребята хватские, семеро одного не боятся». Или вот: «в Рязани грибы с глазами, их едят, а они глядят».

Только шорские насмешки кажутся нескладными, потому что в переводе.

Сейчас в Усть-Анзасе ещё зима. А самое лучшее время тут – Петров день – «маковка лета», июль. По-шорски месяц-«пичен», то есть сенокосный. К Петрову дню, впрочем, с сенокосом покончено, сено в стогах. Кедровая шишка ещё не созрела – её начинают бить в августе, где-то около середины, в «день ружья». Тогда же начинают ловить тайменя, который избавляется, наконец, от рачков-паразитов в жабрах, перестаёт болеть и изо всех сил кормится мелкой рыбой, чебаками и пескарями, которыми изобильна Мрассу. В том же августе жнут хлеб – месяц так и называется «оргак», то есть «молотьба».

Короче, только в конце июля выдаётся несколько счастливых дней. И тогда население ставит брагу, чтобы выгнать из неё арак. Много-много араку – гости придут, приедут, приплывут отовсюду: из Усть-Кабырзы, из Парушки и Ортона, из Суеты и Чилея. А кто-то из дальней родни прибудет из самого райцентра – стольного города Таштагола. Или из бывшего шорского райцентра – Мысков. Гулять будут неделю – пока всё не выпьют.

От Таштагола лучами идёт несколько дорог в разные стороны. Одну из них уже довели до Турочака – районного центра республики Алтай. Другая протянулась в Усть-Кабырзу и даже дальше – в Сензас, самый удалённый посёлок Кемеровской области, дальше него уже Хакасия, Матурский район. Ещё одна – в исток реки Мрассу, там несколько староверских посёлков, в одном из них, Килинске, живут двоюродные сёстры и братья известной отшельницы Агафьи Лыковой.

Пробили сквозь тайгу путь и до Усть-Анзаса. Говорю: «пробили», потому что дороги в тайге сначала проходят на бульдозере, сбивая матёрые деревья и подрост. Первые машины идут по ступицу в жидкой глине. И уж потом мало-помалу дорожное полотно подсыпают щебёнкой, оформляют кюветы и мостовые переходы.

Глава Таштагольской администрации Владимир Макута любит вверенную ему Шорию и приучает к той любви таштагольскую молодёжь. На казённые деньги куплено несколько катамаранов, палатки, спальные мешки. Таштагольский школьник раз в году, летом, отправляется в путешествие по реке Мрассу – от Усть-Кабырзы до Усть-Анзаса. Это километров пятьдесят, которые проходятся неспешно, за неделю. Тут изумительной красоты места: скалы, словно дворцы, и сказочный лес – его сохранили в водоохраной зоне нетронутым. По берегам несколько шорских посёлков: Шор-Тайга, Чазы-Бук, Сага (этот, правда, уже нежилой) и, наконец, Усть-Анзас, откуда путешественников забирает машина.

Мне нравится здесь бывать. И бывал я тут часто. Как правило летом. Но и зимой тут жизнь не останавливается…

Семён Кайгородов Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения авторов публикаций